Я поняла, что она пытается догадаться, кем мы все друг другу приходимся.
– Она звонила мне позавчера утром, около девяти. Спрашивала, на месте ли главный врач. Я сказала, что в это время он на обходе. Она сказала, что приедет. Но не приехала. Что-нибудь случилось?
– Мы еще не знаем, – спокойно ответил Дольче. – А Алексея можно увидеть?
– А вы родственники?
– Я сестра Сони, – пришлось мне снова вмешаться.
– Вообще-то нужно письменное согласие родителей на посещение.
– Мы не можем пока дозвониться до его матери. Но с ним все в порядке?
– Да, конечно.
Мы поблагодарили медсестру и пошли к машине.
– Что дальше? – спросила я друга.
– Дальше все очень просто, – ответил Дольче. – Сейчас мы с тобой рассчитаем, где находилась Соня во время звонка в больницу. И с того места будем искать…
– Что?
Дольче пожал плечами. Я поостереглась уточнять.
– Итак, – начал мой друг. – С какой скоростью обычно ездила Соня?
– Ну, не больше шестидесяти километров в час.
– Как ты думаешь, насколько заполнена была трасса в понедельник утром?
– Думаю, почти свободна. Хотя могу и ошибаться. Это можно уточнить у кого-нибудь.
– Итак, допустим, что дорога была почти свободна, как и сегодня. Весь путь от Гродина до Храмогорки у нас сто восемьдесят километров, если двигаться по трассе со скоростью шестьдесят километров в час, то нам потребуется целых три часа пути. Соня позвонила в больницу, проехав один час. Тогда получается… Достань карту из бардачка! Ага… Получается, что Соня звонила в больницу из-под хутора Соленого. И дальше по трассе ее никто не узнает по фотографии. Она пропала в каком-то месте между Соленым и Храмогоркой. Поехали!
Дольче вел машину медленно и заставлял меня смотреть по сторонам. Мы оба слабо понимали, что ищем, но я всматривалась в каждое дерево, в каждый метр обочины. До Соленого мы ехали два часа, но въезжать в хутор не стали, а просто решили немного передохнуть и подумать.
– Пойдем погуляем, – предложил мой друг, съезжая по проселочной дороге вниз.
Мы оказались в красивом месте – дорогу окружали высокие пирамидальные тополя, а с правой стороны, за узкой лесополосой, блестела поверхность небольшого пруда. Дольче остановился на обочине, и мы выбрались из машины.
Потянувшись, я ощутила, что мышцы свело легкой судорогой, а в спине даже захрустело. Совсем не могу долго сидеть! Сонька тоже не могла.
– Дольче, а ведь Сонька должна была где-нибудь еще притормозить. У нее точно заболела бы спина за час в сидячем положении.
– Да, у Сони спина болела.
– Может, нам поискать не автобусную станцию или рынок, а какое-нибудь симпатичное место? Дольче, а ты не помнишь, что она нам и Якову показывала – какие-то виды по дороге к Храмогорке?
– Да, что-то такое было, – призадумался Дольче. Вся надежда была только на него – он же недаром художественное училище закончил, у него и зрительная память должна работать. – Это был лес, но не просто лес, а опушка с валуном. Там маленькая горка была, перекресток, а потом такой валун, как на картине «Три богатыря».
Мы еще походили вокруг «опеля», помахали руками, чтобы сбросить напряжение, а после снова сели в машину и снова поехали в сторону Храмогорки, медленно, спокойно, внимательно обозревая каждую деталь пейзажа.
– Вообще, логично, – рассуждал Дольче. – Соня выезжает из Гродина, через полчаса ей уже надо в дамскую комнату. Она проезжает мимо маленьких базарчиков на автобусных станциях и решает купить сыну яблок. Потом проходит еще немного времени, и она ощущает, что ей надо размяться, а также позвонить в больницу, ведь Соня хочет забрать из больницы сына и увезти его куда-нибудь подальше от негодяя Дмитриева. Она видит перед собой уже знакомое местечко, очень красивое и спокойное…
– Дольче, вот камень.
Здоровенный валун был еще довольно далеко, но «опель» стал сбрасывать скорость.
– Наташа, смотри внимательно.
– Что искать-то? Я уже глаза просмотрела… Дольче! Остановись!
Он послушался немедленно. Я выскочила из машины. Прямо перед моими ногами лежало надкусанное яблоко, антоновка. А когда я его подняла, то увидела на нем коричневое пятно.
– Высохшая кровь, – сказал мой друг на удивление спокойно.
У меня заколотилось сердце.
Мы завертели головой: где машина Сони? где она сама? Я увидела на пожухлой осенней траве следы автомобиля – две борозды, уходящие от дороги прямо в сторону леса. Я указала на находку Дольче, и мы, терзаемые дурными предчувствиями, пошли по следам.
Они привели нас к лесу, а оттуда снова – к дороге. Видимо, Соня подъехала зачем-то к лесу и снова вернулась на дорогу.
– Смотри, следы резины. Машина круто развернулась на дороге и рванула в сторону города.
– Значит, Соня вернулась?
Вместо ответа, Дольче пошел по следам автомобиля назад, к лесу, и там, где придавленная колесами «пежо» трава находилась ближе всего к деревьям, свернул под сень дубов и кленов. Я старалась не отставать.
Нам не пришлось заходить в лес слишком далеко. В двух метрах, за кустом боярышника, лежала очень красивая мертвая женщина. Наша Соня.
В том лесочке возле валуна, который Соня сняла на свой мобильный, а потом показывала нам, даже не догадываясь, что именно в этом месте ее ожидает смерть, мы с Дольче провели почти пять часов.
Мы сидели с ним на сухой траве возле Сониного тела и молчали, ожидая, когда приедет из Гродина капитан Булавской со следственной бригадой. После их прибытия несколько раз по очереди и вместе мы рассказали, куда ехали, зачем и каким образом сумели обнаружить тело нашей подруги. Мы умолчали только о том, что Соня направлялась в клинику к сыну вовсе не для того, чтобы угостить его яблоками. Говорить представителям милиции о шашнях Дмитриева мы не стали. По той же причине, по которой не сделали этого и раньше: мы боялись, что Дмитриев пустит дело Леши в ход, того арестуют, и парня мы больше никогда не увидим. Только в гробу.