– Вы просто предатели! – психанул он сегодня утром. Бросил сигарету с балкона, где мы наслаждались сентябрьским теплом и красками города, и ушел к себе.
И тут мне позвонила Варька:
– Мама, ты когда домой придешь?
– Не знаю, тут у нас еще рабочие.
– Тогда я приеду.
– Хорошо, дорогая… Что-то деточка моя хочет, – сказала я Соньке.
Улыбнувшись мне в ответ, она оставила меня одну.
Появление Варвары Александровны сопровождалось некоторой помпой. Сначала я услышала дикий бум-бум за окном. Было понятно, что подъехал какой-то гусар, который думает, что на бум-бум принцессы слетаются, как на пряники. Так как я проветривалась в это время на балконе, то с удивлением обнаружила, что из гусарской машины выскочила именно моя персональная принцесса.
Она вошла ко мне буквально через две минуты. К счастью, бум-бум стих, так как гусар укатил.
Варька аккуратно поставила свою папочку для рисунков на пол, уселась на диванчик и стала разглядывать меня недобрым взглядом.
– Ты чего это уставилась, Барби? – спросила я настороженно, хоть и ласково.
– Смотрю на лгунью.
– Что?
– Мама, ты ничего не хочешь мне рассказать?
– Деточка, я многое могу тебе поведать, но ты ж намекни…
И Варька намекнула. Из-за прямолинейности ее дурного – скажем честно – характера намек был не просто прозрачным. Не вдаваясь в метафоры, ляля заявила, что никогда не предполагала, что ее родная мать способна попытаться увести у женщины мужа, да еще и переехать несчастную на машине. И вот расплата: Варька мне никогда не простит, что я пыталась растоптать и уничтожить святого человека, которая открыла для нее радость творчества.
– Боже, – начала догадываться я. – Как ее зовут?
– Инна Ивановна Шельдешова! – выдала торжествующе Варя.
Я села за свой стол, потому что ноги перестали меня держать. Как же я прошляпила все это? Куда я смотрела? И что мне теперь делать?
– Варя, несправедливо делать выводы, выслушав только одну точку зрения. Может, ты послушаешь и меня?
– Мама, а что ты можешь сказать? Есть факты!
Я заметила, что у Варьки задрожали губки. Она переживает, пересказывая мне чужие обвинения. Она стыдится моего поступка, потому что любит меня. Она одумается. Надо только как-то оградить ее от Инкиного влияния. Да и кто ей позволил лезть в воспитание моего ребенка?
– Зайчик…
– Не смей так со мной обращаться! Я уже не зайчик, не котик, не Барби! Я взрослая!
Она вскочила с места и бросилась к выходу.
– Варенька…
Бежать за ней я не могла. Она не стала бы меня слушать, да и стоящих оправданий у меня не было.
Слезы, которые, как мне казалось, я уже выплакала, снова катились из моих глаз, да так, что я даже не заметила, как рядом со мной оказался Дольче.
– Что с твоим дитем? – спросил он. – Она бежала, будто за ней гнались динозавры-рапторы. Даже «здрасте» не сказала.
Я попыталась передать ему суть нашего разговора. Дольче сочувственно погладил меня по плечу, но по-настоящему в этой истории его заинтересовала только одна деталь.
– А что, Варька и впрямь хорошо рисует? – спросил мой друг, наливая мне стакан воды.
– Ну… не знаю. Возьми ее папку, посмотри. Варька забыла ее возле дивана.
Дольче разместился в кресле, достал рисунки моей Фриды Кало. Он молча листал их, пока я сама не подошла к нему и не села рядом.
– Ну что?
– А ты не видишь? У нее очень много возможностей в жизни: стать великой поэтессой, адвокатом, ученым, серфером, уборщицей, шпалоукладчицей, моделью, астронавтом…
– Дольче, перестань.
– …но она никогда не будет художником.
Он начал говорить терминами, а я призадумалась – я увидела то же самое, что и Дольче, а Инна хвалит каляки-маляки Варьки, будто это ранний Леонардо.
– Неужели же Инна этого не видит?
Дольче призадумался, перебирая рисунки.
– Она должна видеть, – проговорил он задумчиво. – Вообще, как-то это все подозрительно малообъяснимо. Зачем она обнадеживает девочку? И зачем было рассказывать ей эту старую историю о тебе и Женьке? Разве что Инка хочет тебе напакостить, поссорить с Варькой.
– Но за что? В смысле, почему теперь? Мы с Женькой не встречаемся восемь лет!
– Не знаю, – ответил Дольче. И тут же укусил меня: – Видишь, а ты говоришь, что кончилась темная полоса. Она не кончилась! Она не кончится, пока мы не найдем убийцу Боряны.
Покачав головой, я все же решила не спорить с ним. Время лечит. Я тоже думаю о Борянке каждый день, я тоже хочу вцепиться в морду ее убийцы ногтями, но жизнь – штука несправедливая. И сейчас у меня есть заботы, которые в сторону не отложишь. Поэтому я решила уточнить еще раз:
– Ну что, из Варьки художник не получится? Ты действительно так считаешь?
Дольче считал.
Вечером я вышла из Центра и остановилась на тротуаре. Теплый ветер ласкал мои голые ноги, трепал подол юбки, гладил плечи, путался в волосах. Эта осень была такой красивой и такой жестокой по отношению к нам, теперь уже только троим. Я запомню ее именно такой: красивой и жестокой.
У банкомата на углу стоял человек в черной бейсболке. Он больше не носил свои темные, скрывающие глаза очки, поэтому уже не напоминал мне террориста. Этот человек смотрел на меня, как смотрит на солдата с ружьем приговоренный к смерти, а мне не хватало решимости сделать в его сторону хотя бы один шаг. Решившись, я двинулась к нему навстречу, а он пошел ко мне. Мы встретились у банера сити-формата с рекламным лозунгом: «Мечты сбываются». В этом крылась какая-то ирония.
– Я буду позировать тебе, если ты сделаешь для меня кое-что, – сказала я почему-то осипшим голосом.