– Кто это? – Я бы и сама могла сказать кто.
– Инночка Шельдешова.
Варя слушала сколько могла. Но могла она не вечно.
– Но это неправда! Мама, папа, я вчера приехала к папе в кабинет, мы с ним поговорили, а потом с Алиной пошли отсюда в ее кабинет. Там были разложены документы – лист на листе так, что открытой оставалась только строка для подписи. Алина рассказала мне, что в контракте, да еще предложила взять домой, почитать с мамой. Но я ей доверяла и подписала бумаги. Я не знала, что там отказ от наследства. А Инны Ивановны там не было. Она обещала приехать, но не смогла.
– Девочка врет, – напористо сказала Алина, тряхнув своими рыжими волосами.
– Алина! – От гнева Саша даже стал как-то шире в плечах. – Ты врешь мне, ты просто обманула мою дочь! И ты оскорбляешь память моей мамы! Раз она решила оставить внучке это ожерелье, ты не посмеешь помешать мне выполнить ее волю.
– У меня есть подписанный документ. И я в суде докажу, что ожерелье принадлежит мне!
Она выскочила из кабинета.
– Саша, ты с ней осторожнее, – не скрывая сарказма, сказала я. – На самом-то деле, даже при наличии Варькиного отказа от наследства, ожерелье будет принадлежать тебе, а не ей. И только после твоей смерти оно перейдет в собственность Алины. Представь, как она сейчас желает тебе долгих лет жизни!
– Не волнуйся, доченька. – Проигнорировав мой спич, Саша снова говорил в обычной для себя ласковой манере. – Забирай его. Оно должно быть у тебя.
– Папа, положи его пока в свой сейф. Нам и хранить его негде, – ответила разумная Варенька.
И мы ушли.
А днем я приехала к дому Сони, чтобы встретиться с Дольче и поискать какие-то разоблачительные записи. А может, что-то другое? Мы не знали. Однако, когда дверь квартиры была открыта, сразу стало ясно, что найти нам ничего не удастся. В квартире царил такой бардак, что просто не было смысла туда входить…
– Дмитриев получил то, что искал, – сказал Дольче, все-таки пройдясь по комнатам.
– Почему?
– А смотри – в прихожей, в гостиной и в спальне все вверх дном, а в комнате Лешика – вещи на месте, абсолютный порядок. Даже на клавиатуре компьютера – слой пыли. Он нашел что хотел в других комнатах, поэтому в комнату пацана и не сунулся.
– Круто ты догадался, – обалдела я. – Кстати, глянь-ка, компьютер Сони пропал. Монитор, клавиатура и мышь есть, а системника нет.
Вообще-то я была рада, что мы не стали ничего искать, – я бы не выдержала. Тут пахло Соней, ее духами, ее вещами, ее привычками и любимыми ею сандаловыми ароматическими палочками. Тут было все так, как обустроила Соня, тут, наверное, бродило по комнатам ее привидение. Ведь не можем же мы после смерти взять и исчезнуть?
И еще тут ощущалось присутствие Дмитриева. Мне это наверняка показалось, потому что такого не могло быть на самом деле. Тем не менее я могла поклясться, что его звериный запах скопился в углах квартиры. От этой мысли тошнило.
Вечер я провела с Варькой, а на ночь уехала в студию Шельдешова. Утром, наверное только часам к десяти, Женя повез меня домой. По дороге он заявил, что нам надо быстрее решаться и начинать жить вместе.
– Жень, да что от меня-то зависит? – удивилась я. – Это ты женат, а я свободна, как птичка.
– Ну да… Только ты уж скажи мне, что готова, и тогда я разведусь.
– Может, лучше наоборот? – Не сочтите меня за стерву, но на этот раз я хотела ясного решения с его стороны. Без этих заявлений – «как ты хочешь, так и будет». Пусть предпринимает решительные шаги!
– Ладно. Я давно готов к разводу.
– А что тормозил?
Он вздохнул и немного помолчал, будто формулировал свой ответ с особой осторожностью:
– Из соображений чисто меркантильных.
– Вот как?
– Со дня смерти моего отца она перестала писать, – начал он, явно стесняясь собственных слов. – Вообще не берет в руки карандаш. Но у нее открылся талант менеджера. Это она сумела выкупить галерею, организовать ее работу так, что даже зарабатывает неплохие деньги. Она познакомилась со всеми нужными людьми, она может раскрутить если не кого угодно, то… Меня, например.
– И после развода ты побредешь голый, босый по миру, будешь в городах концерты давать…
– Не знаю. Может, и побреду. Только одно дело – оказаться под забором за великую свою любовь, а другое – просто так.
– Давай уж за любовь! – согласилась я.
На прощание я прижалась к нему так крепко, что он ахнул и засмеялся.
Выходя из лифта, я услышала, что в квартире звонит проводной телефон. А когда сняла трубку, на меня стал орать какой-то мужик:
– Вы что себе позволяете, суки! Вы думаете, я вам все спущу? Да вы у меня… Да я вас… То, что вытворил этот твой пидор…
Боже, это же Аветисян! Догадалась только по последнему слову, которое у меня уже четко ассоциировалось с этим человеком.
– Сергей, вы успокойтесь, вам нельзя так волноваться.
– Не смей гавкать, сука! Да я тебя… Ты понимаешь, что он наговорил? У нас все – ты слышала, коза такая, – все клиенты отменили запись! Вот он что сделал! Подумаешь, Надя к гадалке ездила! Так что такого?
– К наследственной колдунье, – поправила я.
– Ах ты… И если твой этот… еще раз сунется к нам, то я такое сделаю… – И тут он заговорил на тон ниже: – Я такое с твоей дочерью сделаю, что ты даже не представляешь.
Мне стало холодно, а потом – жарко. И тут со мной случилось то, что бывало всего несколько раз в жизни. Я взбесилась.
– Ты только попробуй хотя бы подумать о моей дочери плохо! – У меня заплетался язык. Думаю, в этот миг я находилась в непосредственной близости от самого настоящего инсульта. – Это ты не знаешь, что я с тобой сделаю. А детей своих спрячь особенно далеко.